Николай Задорнов - Первое открытие [К океану]

Обласканный Вюртембергским герцогом, который знал его отца, Карл, отлично выполнив поручение, отвесив все поклоны и сказав все изысканные фразы, приехал гостить к своему старику во Франкфурт.

Он рассказал о восторженном приеме, оказанном ему в Штутгарте.

Отец и сын расположились на террасе, увитой плющом. Старик Нессельроде сидел в кресле. Его ноги были укутаны пледом. Вдали, над лесом, виднелись одинокая черная колокольня кирки и черный и крутой скат ее крыши.

Отец лечился во Франкфурте. Последние годы лечение было его единственным занятием. Он жил в Германии как русский подданный, хотя и не знал по-русски.

— Герцог Вюртембергский, — рассказывал Карл, — принял меня, как родного.

— Иначе и быть не могло, — ответил старик. — В свое время я оказывал ему услуги. Так тебе хорошо в России живется? Ты теперь важная персона.

— Только мне не нравится неучтивость и грубость русских. Если бы при дворе не было немцев, жизнь была бы невыносимой. Я так по Германии соскучился!

Отец пристально посмотрел на сына.

— Что ты хочешь этим сказать?

Карл был окрылен успехом у герцога.

— Мне кажется, я мог бы служить в Европе, — сказал он.

Старик нахмурился.

— Это легкомыслие! — ответил он. — Ты не поддавайся таким настроениям. Я служил за свою жизнь пяти государствам, Фридрих Великий любил меня, как родного, — старик всхлипнул и приложил платок к глазам, — но в Европе служба непостоянна. Когда у Фридриха Великого иссякла казна, я должен был, при всей моей к нему привязанности, искать службы в другой стране. Я ему был предан со всем моим благородством. Только его плохие денежные обстоятельства заставили меня расстаться с ним. А как я его любил! Он мне всегда говорил, что я похож на француза. Французы ему нравились… — Старик упрямо уверял сына в своей любви к Фридриху, так как в Европе были слухи, будто бы Нессельроде в свое время дезертировал от него.

Отец Нессельроде был немцем-католиком. Он поочередно служил Австрии, Португалии, Франции, Пруссии и России. В Лиссабоне он женился на богатой португальской еврейке, принявшей лютеранство.

— Ты нигде такой службы не найдешь, как в России. Теперь в Европе много своих претендентов на такие должности, которые хочешь занимать ты. В России немцы при дворе в почете — коренных русских часто нельзя послать за границу без того, чтобы они не осрамили своего государя. Они грубы. Я сам поехал послом в Берлин на смену Румянцеву[77], которого отозвали из-за грубости и ложных действий. В России дипломатическое поприще будет для тебя открыто. Отец твой всюду свой, так что при каждом дворе тебя примут, как родного. В каждой стране у меня друзья, и каждая вера близка мне. В костеле и в кирке я свой, так же как и с безбожниками-энциклопедистами. Нигде твои связи с Европой, которые я тебе доставил, твое воспитание, твои манеры, знание Европы не будут оценены так, как в России. Я каждой стране служил. И Англии тоже помогал… Хотя сам я не служил их двору, но оказывал много услуг твоим единоверцам. Еще до сих пор за услуги дипломатам преподносят дорогие подарки. Вот этот перстень… Ах, боже, боже! Это делается открыто, таков обычай, это все знают. И ты не пренебрегай Россией. Это богатая страна. В Европе смотрят с завистью на ее будущее. Ни одна страна не имеет таких возможностей.

— Да, это прекрасная страна! — воскликнул Карл. — Но дворяне…

— Что ты хочешь, чтобы в России не было русских? — Старик недовольно взглянул на сына. — Ты служи и поменьше касайся их! Старайся для государя — и тебя все при дворе полюбят, как меня любили. Пойдем по парку прогуляемся. Я чувствую прилив сил… Немцы — оплот русского государя, без наемников он мог бы воевать со всем миром, но не мог бы вести мировую политику.

Старик Нессельроде, слабо ступая и опираясь на палку, спустился с крыльца. Карл поддерживал его.

— Ты дипломат, хотя и молод. Карьера блестящая перед тобой открыта. Продолжай ее — и навсегда станешь своим человеком в Европе, будешь пользоваться всеми благами европейской жизни. В России уж казна не иссякнет, как у Фридриха, за это можешь быть спокоен. И тебе не придется менять государей. Будешь всю жизнь держаться одного двора и еще подашь пример патриотизма. Женишься, быть может, и станешь славным барином. — Старик остановился, улыбнулся и потрепал сына по щеке. — Зачем тебе лучшего искать? Ах ты мой русский! Теперь ты дипломат, и уж никто не погонит тебя на салинг… — пошутил он.

Со времени этого разговора прошло почти пятьдесят лет. Теперь Карл Нессельроде достиг всего, чего только можно достичь…

Это был надменный старец, хитрый, властный и мстительный, заслуживший расположение самовлюбленного царя, участник великих совещаний в Европе, чья подпись от имени России стояла на важнейших исторических документах.

Он был известен как сторонник неограниченной монархии.

Легитимизм был единственно возможным убеждением Нессельроде, так как он знал, что иначе царь не потерпел бы его на посту министра иностранных дел.

Многие в России и за границей полагали, что Нессельроде ничтожество, лишь составитель бумаг, покорный исполнитель воли государя, что страной правит сам Николай.

Нессельроде не старался опровергать эти слухи. Он знал, что царю лестно слышать их. Он привык служить и подчиняться государю и выражать его волю. Но это не значило, что у него не было собственной воли.

Там, где речь шла о его личных выгодах, он умел действовать независимо от государя, и бывали неизбежные случаи, когда Нессельроде влиял на него.

Благодаря своему положению Нессельроде, казалось, был выше подозрений. В Петербурге поговаривали, что он поступается интересами России там, где ему выгодно, оказывает услуги дружественным и недружественным государствам, то изменяя, то смягчая позицию России, и что проблемы Востока в этом отношении оказались для него сущим кладом. Он до глубокой старости широко пользовался обычаем, о котором когда-то говорил его отец.

Амуром с недавних пор интересовались англичане. Посол не раз намекал на это в беседах с Нессельроде. В Забайкалье, а потом и на Амур через Россию должны отправиться английские путешественники.

Через несколько дней после встречи с Меншиковым канцлер снова был во дворце, и Николай спросил его мнение об Амуре, помянув, что о новом исследовании хлопотал Муравьев и его поддерживает Меншиков, что они желают установить по Амуру связь Сибири с Камчаткой и с прибрежными гарнизонами.

— Ваше величество, — сказал Нессельроде напыщенно, — любые действия наши на Амуре вызовут нежелательные для нас в настоящий момент столкновения с англичанами. Лучше нам уступить, но занять твердую позицию здесь. Одна из восточных проблем уже занимает ваше величество. Стоит ли к заботам о Ближнем Востоке прибавлять еще новую — о Дальнем, где мы занимаем выгодное положение одним тем, что владения наши там недоступны врагу? Кроме того, если мы выйдем по Амуру к океану, мы нарушим всю систему каторги и ссылки в Сибири, лишим эту страну ее естественного назначения, того, чем она дорога нам. Сибирь — это мешок, в который мы складываем свои грехи. Если мы займем Амур, то этот мешок окажется распоротым. Сибирь может отложиться от России, а ведь в Сибири политические ссыльные!

Царь в сюртуке с эполетами, с жирным и бледным лицом, стоя среди комнаты, испуганно оглядел канцлера голубыми глазами навыкате. Нессельроде затронул его больное место. Царь в таких случаях готов был отказаться не только от Амура и от коренных русских земель, но и от чего угодно.

— Богдыхан просит нас о разграничении, — продолжал канцлер. — Следует воспользоваться этим, отправить экспедицию для проведения границы по Становому хребту.

Удар канцлера был меток. Он перечислил фамилии ученых. Это англичанин, француз, голландец. Это Крузенштерн. Подтверждает Врангель. Ходило судно шкипера Гаврилова, лучшего, прекрасного морского офицера, который высочайше награжден, обласкан. Гаврилов подтвердил, что река Амур исчезает в песках.

Канцлер знал, что самодержцы охотно считаются с общепризнанными учеными.

Царь молчал. Он помнил, что Муравьев весьма основательно доказывал, что России следует утвердиться на Амуре, который принадлежит ей и не может оказаться несудоходным.

Но доводы Нессельроде были весьма основательны. Царь сам думал не раз, что опасно давать Сибири выход к океану.

Все опасно, что ни разреши…

Кроме того, намек канцлера на возможное столкновение с англичанами тоже значил многое. Англия хочет захватить Китай, поставить его в положение колонии. Несмотря на частые конфликты и разногласия с Англией, царь все же не хотел ссориться с англичанами. Он пытался уверить английский двор и английских государственных деятелей, что Россия и Англия должны понять: у них один общий враг — революция. Николай не хотел ни единого нового повода для ссор с англичанами. Его глубоко огорчало, что они не понимают своих выгод.